Цели:

знакомство учащихся с аспектами жизни и творчества М.И.Цветаевой;
воспитание интереса к творчеству и личности поэтессы,
эмоциональной отзывчивости читателей, художественного вкуса;
развитие умений и навыков восприятия и интерпретации художественного текста.

Презентация. Слайд 1.

Чтение стихотворения “Моим стихам, написанным так рано…”

В историю русской поэзии Марина Цветаева вписала новаторскую, исполненную высокого драматизма страницу.

Она родилась в Москве 26 сентября 1892 года, с субботы на воскресенье, в полночь, на Иоанна Богослова, почти в самом центре Москвы, в тихом Трёхпрудном переулке, в небольшом уютном доме.

Слайд 2.

Она родилась в семье профессора-искусствоведа Ивана Владимировича и талантливой пианистки Марии Александровны.

Слайд 3.

Отец был создателем Музея изобразительных искусств, и весь домашний мир и быт были пронизаны постоянным интересом к искусству.

Слайд 4.

Отец был выходцем из бедного сельского священства: Талицкий уезд Владимирской губернии (земля, где когда-то родился Илья Муромец). В 29 лет отец был уже профессором. Он начал свою учёную карьеру с диссертации на латинском языке о древнеиталийском народе осках, для чего исходил Италию и на коленях излазил землю вокруг древних памятников и могил, списывая, сличая, расшифровывая и толкуя древние письмена. Это дало ему европейскую известность.

М. Цветаева: “Ближайшей сотрудницей моего отца была моя мать”. Она помогала Ивану Владимировичу создавать музей. Это было и её детище тоже.

“Когда она в 1902 году заболела туберкулёзом и выехала с детьми за границу… телеграмма (кажется, это было на Рождество, отец был с нами). Отец молча подаёт матери. Помню её задохнувшийся и захлебнувшийся голос, без слов, кажется: “А-ах!” И отцовское – она тогда была уже очень больна – умиротворяющее, смиренное, бесконечно-разбитое: “Ничего. Даст Бог. Как-нибудь”. (А телеграмма была: музей горит.) И его безмолвные слёзы, от которых мы с Асей, никогда не видевшие его плачущим, в каком-то ужасе отвернулись. Мать до последней секунды помнила музей и, умирая, последним голосом, из последних лёгких пожелала отцу счастливого завершения его (да и её!) детища”.

Слайд 5.

Быть самой собою, ни у кого ничего не заимствовать, не подражать, не подвергаться влияниям – такою Цветаева вышла из детства и такою осталась навсегда.

Видеофильм “Тарусские встречи”.

Осенью 1910 года 18-летняя гимназистка Марина Цветаева отнесла в типографию сборник своих стихов. Книга называлась “Вечерний альбом”. Это сборник почти полудетских стихов, очень искренних, непосредственных и чистых. “Вечерний альбом” – книга о том, что по вечерам переживают юные души, когда вместе с дневной сутолокой отходит всё суетное, мелочное, наносное, “нарушаются запреты” и наступает царство грёз, воображения, которое “правит миром”:

Над миром вечерних видений
Мы, дети, сегодня цари.
Спускаются длинные тени,
Горят за окном фонари,
Темнеет высокая зала,
Уходят в себя зеркала…
Не медлим! Минута настала!
Уж кто-то идёт из угла…
“В зале” , 1908 г.

Слайд 6.

Стихи записывались в альбом (в традициях всех русских барышень 20 века), записывались вечерами в светлом круге от керосиновой лампы, в меркнущей тишине дома. Отсюда и название первой книги – “Вечерний альбом”. По сути, это был дневник очень одарённого и наблюдательного ребёнка. Но от многих своих сверстниц, тоже писавших стихи, юная Цветаева отличалась тем, что ничего не выдумывала, т.е. почти не впадала в сочинительство, и никому не подражала.

Слайд 7.

“Он предстал мне впервые в дверях нашего дома в Трёхпрудном. Звонок. Открываю. На пороге цилиндр. Из-под цилиндра непомерное лицо в оправе вьющейся недлинной бороды. Вкрадчивый голос:

– Можно мне видеть Марину Цветаеву?
– Я.
– А я Макс Волошин. К вам можно?

И вот беседа – о том, что пишу, как пишу, что люблю, как люблю… Через день письмо, открываю: стихи.”

Слайд 8.

К вам душа так радостно влекома!
О, какая веет благодать
От страниц Вечернего Альбома!
(Почему альбом, а не тетрадь?)…

Кто вам дал такую ясность красок?
Кто вам дал такую точность слов,
Смелость всё сказать от детских ласок
До весенних новолунных снов?

Ваша книга – это весть оттуда,
Утренняя благостная весть.
Я давно уж не приемлю чуда,
Но как сладко слышать: чудо – есть!

Слайд 9.

По мнению М.Волошина, до Цветаевой никому в поэзии не удавалось написать о детстве из детства. О детстве обычно рассказывали взрослые – сверху вниз.

Слайд 10.

Лето 1911 г. Цветаева провела в Коктебеле, в доме Волошина. Среди многочисленных гостей поэта был и Сергей Яковлевич Эфрон, очень молодой (в один день с Мариной, но годом позже – 26 сентября 1893года – родился её будущий муж ) юноша, больной туберкулёзом, недавно потерявший мать.

Слайд 11.

Они встретились – 17-летний и 18-летняя – 5 мая 1911 года на пустынном, усеянном мелкой галькой берегу. Она собирала камешки, он стал помогать ей – красивый грустной, кроткой красотой юноша с поразительными, огромными глазами. Вскоре он станет мужем Цветаевой. Обвенчались Сергей и Марина в январе 1912 года, и этот короткий промежуток между встречей их и началом Первой мировой войны был единственным в их жизни периодом бестревожного счастья.

Слайд 12.

Сергею Эфрону посвящён второй сборник стихов – “Волшебный фонарь”. Литературная судьба Цветаевой складывается вполне удачно: её печатают в известных и уважаемых журналах, она часто выступает на литературных вечерах.

Слайд 13.

Марина окружена друзьями, не знает ни материальных, ни бытовых трудностей. В это безмятежное время написаны, быть может, самые светлые и самоупоённые цветаевские стихи.

Слайд 14.

А между тем надвигалась Революция, и она стала писать стихи, в которых гудит и свищет ветер России. В 1916 году Марина пишет стих-е, вероятно, самое сильное из всех, что были созданы в те годы русскими поэтами – “Белое солнце и низкие, низкие тучи…”

Слайд 15.

В её стихах появляются солдаты, бабы, нищие… И этот мир не чужой, не чуждый, а близкий, родной, с которым связана с самого рождения:

В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом – пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые.

И любила же, любила же я первый звон,
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.
“Семь холмов – как семь колоколов!..”

Вместе с народным горем в её стих вошло и народное слово. Крестьянские корни её натуры, шедшие из владимирской земли, словно зашевелились там, в глубине, в прапамяти.

Заклинаю тебя от злата,
От полночной вдовы крылатой,
От болотного злого дыма,
От старухи, бредущей мимо…

На первый взгляд, фольклорность Цветаевой кажется неожиданностью: она совершенно не знала русской деревни, не было у Цветаевой русской няни, мать лучше знала немецкие сказки, чем русские, отец же, родом из владимирских мужиков, который, единственный в семье мог бы приобщить дочь к народной культуре, в жизнь детей почти не вникал.

Но что-то, значит, жило в её душе, и нельзя забывать, что при всех своих немецких и французских няньках, при германской ориентации матери, при своём трёхлетнем житье в заграничных пансионатах Цветаева была прежде всего жителем Москвы.

Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси – бездомный.
Мы все к тебе придём…

Дом Цветаевых был окружён морем московского люда. Марина, выйдя за порог отцовского дома, окуналась с головой в эту родную языковую купель. Московским говором восхищался А.С.Пушкин, а Пушкиным восхищалась Марина Цветаева.

Из книги М.Цветаевой “Мой Пушкин”.

Слайд 16.

“Снег, чёрные прутья деревец, двое чёрных людей проводят третьего, под мышки, к саням – а ещё один, другой, спиной отходит. Уводимый – Пушкин, отходящий – Дантес… Первое, что я узнала о Пушкине, это – что его убили. Потом я узнала, что Пушкин – поэт… Пушкин был мой первый поэт, и моего первого поэта – убили.

Слайд 17.

…Мне было 6 лет, и это был мой первый музыкальный год…Был публичный вечер – рождественский. Давали сцену из “Русалки”, потом Рогнеду – и:

Теперь мы в сад перелетим,
Где встретилась Татьяна с ним…

Скамейка. На скамейке – Татьяна. Потом приходит Онегин, но не садится, а она встаёт. Оба стоят. И говорит только он, всё время, долго, а она не говорит ни слова…

Он НЕ любил (я это поняла), потому и не сел; любила ОНА, потому и встала…

Эта первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви.

Песня из к/ф “Ирония судьбы…” “Мне нравится, что вы больны не мной…”

Если я потом всю жизнь первая писала, первая протягивала руку, то только потому, что на заре моих дней Татьяна это на моих глазах – сделала. И если я потом, когда уходили (всегда – уходили), не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому, что тогда, в саду, Татьяна застыла статуей”.

Песня из к/ф “Ирония судьбы…” “Хочу у зеркала, где муть…”.

Урок смелости. Урок гордости. Урок верности. Урок судьбы. Урок одиночества.

1917 год. Февральская революция. Большинство русской интеллигенции увидело в ней свершение своих идеалов и надежд. Цветаева же безошибочно чувствует – “не то”:

Из строгого, стройного храма
Ты вышла на визг площадей…
– Свобода! – Прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.

Свершается страшная спевка,-
Обедня ещё впереди!
– Свобода! – гулящая девка
На шалой солдатской груди.
“Из строгого, стройного храма…”, 1917г.

Пройдёт совсем немного времени – “обедня” свершится: к власти придут большевики и начнётся Гражданская война. С первых её дней уйдёт в белую армию Сергей Эфрон. Сбудется ещё одно предсказание Цветаевой:

В его лице я рыцарству верна.
– Всем вам, кто жил и умирал без страху. –
Такие – в роковые времена –
Слагают стансы – и идут на плаху.
“Я с вызовом ношу его кольцо…”, 1914г.

Слайд 18.

“Если вы живы, если мне суждено ещё раз с вами увидеться, – слушайте…Когда я Вам пишу, Вы – есть, раз я Вам пишу!.. Если Бог сделает чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака… Горло сжато, точно пальцами. Всё время оттягиваю, растягиваю ворот. Серёженька. Я написала Ваше имя и не могу писать дальше”.

Слайд 9.

В стихах Цветаевой страшный быт преображается в высокую поэзию:

Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!...

Вам, дети мои – два чердачных царька,
С весёлою музой моею,– пока
Вам призрачный ужин согрею, –
Покажут мою эмпирею.

От века поэтовы корки черствы,
И дела нам нету до красной Москвы!
Глядите: от края – до края –
Вот наша Москва – голубая!

А если уж слишком поэта доймёт
Московский, чумной, девятнадцатый год, –
Что ж,– мы проживём и без хлеба!
Недолго ведь с крыши – на небо.

Чердак превращён в “чердачный дворец”, паутина – в кружева, голодные дети – в “царьков”. Душа поэта не нуждается в хлебе (но, увы, её дочь Ирина не прожила без хлеба – через несколько месяцев она умрёт от голода).

Слайды 20, 21.

Узнав, что муж жив, Цветаева, не колеблясь, решает ехать к нему.

Слайд 22.

В мае 1922 года Цветаева с Алей прибыла в Берлин. Там – после почти пятилетней разлуки – они встретились с Сергеем Эфроном. Через два с половиной месяца семья переехала в Чехию и поселилась в деревне под Прагой.

В эмиграции Цветаева чаще обращается к прозе. Она пишет мемуарные статьи, посвящённые Волошину, Мандельштаму, Белому, философские эссе, критические работы. Ей казалось, что как прозаику легче напечататься, но это была очередная иллюзия. “Нищеты, в которой я живу, вы себе представить не можете…”.

В 1925 году у Цветаевой родился сын Георгий (домашнее имя – Мур). Она не забыла, какую страшную цену потребовала от неё судьба за то, что в дни, когда стали роскошью “хлебушек и мука”, она оставалась в первую очередь поэтом и лишь во вторую – матерью. “Он не должен страдать от того, что я пишу стихи,– пусть лучше стихи страдают!” -это сказано, когда Муру было четыре года. Так она будет относиться к сыну до последнего своего вздоха.

Слайд 23.

В эмиграции Цветаевой жилось тяжело: дом и маленький ребёнок целиком на её руках, не было элементарных бытовых условий для творчества, вечное безденежье, зависимость от не слишком компетентных редакторов, отсутствие широкой читательской аудитории. И тем не менее ехать в Россию она не хотела категорически. Она очень хорошо понимала, чем “плохо” здесь отличается от “плохо” там: “Здесь я не нужна, там – невозможна. Здесь меня не печатают, там – не дадут писать”. Уже в 1934 году она видела, что между Гитлером и Сталиным нет никакой принципиальной разницы (“…Ходите стадами, стаями / Без меты, без мысли собственной / Вслед Гитлеру или Сталину… ”).

Но с 1931 года, вопреки всякому здравому смыслу, начинается тайное сотрудничество Сергея Эфрона с НКВД. В 1937 году он получил задание – руководить слежкой за бывшим советским шпионом Игнатием Рейссом. После убийства Рейсса Эфрон внезапно исчез из Парижа. Его побег в СССР организовала, разумеется, советская разведка. Несколькими месяцами раньше уехала в Союз разделявшая взгляды отца Аля.

Оставаться во Франции стало невозможно. 19 июня 1939 года Цветаева с сыном прибыли в Москву.

Слайд 24.

Действительность превзошла самые мрачные ожидания: через два месяца после приезда Цветаевой арестовали Алю, а ещё через два месяца – мужа. Дочь и мужа Цветаевой подвергли страшным пыткам. Сергей Яковлевич был расстрелян, а Ариадна Эфрон 16 лет провела в сталинских лагерях.

Через два месяца после начала войны Цветаева с сыном эвакуировалась в Елабугу – маленький городок в Татарии. Сохранилось заявление, написанное 26 августа 1941 года: “Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. М.Цветаева”. Через пять дней она покончила с собой.

Слайд 25.

“Попала в тупик” – так она объясняла своё самоубийство в предсмертном письме к сыну. Биографы толкуют эти слова по-разному. По одной из версий, Цветаеву пытались сделать доносчицей, и она боялась, что в случае отказа расправятся с Муром.

Конечно, хорошо бы найти документ, подтверждающий или опровергающий эту версию. Но существует другой документ: не в архивах КГБ – в собрании сочинений (“О слёзы на глазах!..”)

Слайд 26.

Стихи эти написаны ещё в Париже, когда фашистские войска вошли в Чехию. Цветаева всегда верила, что всё сказанное в стихах сбывается. Сбылось и это. Но сбылось и другое, написанное в счастливые дни юности: “Моим стихам, как драгоценным винам, /Настанет свой черёд”.